Памятную дату святителя Николая (9 мая празднуется день перенесения мощей святого из Мир Ликийских в Бар град) Георгий Конисский использует как повод к разговору о более общих и важных вопросах духовного строительства. В рассматриваемом Слове проповедник стремится максимально глубоко и плодотворно раскрыть перед слушателями фразу из Евангельского чтения за Литургией, взятую в качестве эпиграфа проповеди.

Первую композиционную часть Слова Георгий строит как разъяснение притчевого смысла эпиграфа, символики духовной жатвы, из которой открывается, что "нивы жатвенныя – народа множество есть; время жатвы, плавы, сиречь, созрелые класы есть хорошее расположение народа к приятию благовестия Евангельского; жатели – учители суть, апостолы и их преемники, епископы и пресвитеры" [1. С. 308]. При этом оратор не ограничивается толкованием художественного текста, он идет дальше и сам создает величественную картину духовной жатвы, подробно, в образных выражениях, описывая особенности "класов", "орудия" и исключительную тяжесть и ответственность этого жатвенного труда.

Картину жатвы проповедник делает осязаемой и живой, поскольку видит перед собой "нивы плавы" – собравшихся в храме на службе христиан. Прямое олицетворение духовной нивы в облике конкретных слушателей делает Слово Георгия не только осязаемым, но прочувствованным, непосредственно обращенным к каждому из слушателей.

Большую часть Слова составляет понятие о "серпе" – "глаголе Божием". Автор обращается к иллюстрациям из Нового завета Библии, в частности, из посланий апостола Павла к евреям и галлатам. Он подчеркивает многие особенности этого небывалого серпа, не отнимающего жизнь, а дающую ее в высшем, духовном смысле слова. Конисский сравнивает этот серп с лекарскими орудиями, "которыя обрезуют плоть гнилую, ядом и гангреною зараженную, дабы целые еще составы от заразы сохранить" [1. С. 309]. По мнению проповедника, такого серпа не бояться, но ожидают созрелые колосья, "пшеница духовная", стремящаяся попасть в "житницы небесные", чтобы насытить и возвеселить Бога, алчущего и жаждущего спасения человеческого. Создается целостная образно-символическая картина бытия, где Бог – хозяин пространства, земля – пашня и нива, святые и пресвитеры – делатели на ней, простые люди – колосья, а царство небесное – житница, полнота которой обещает пир и радость – торжество небесной христианской Церкви.

Путь к желанному и Творцом, и народом торжеству тяжел и многотруден. Через ряд образных параллелей (параллелизм выступает доминирующим художественным приемом в данном Слове) Конисский раскрывает особенности "жатвенного труда", суть призвания пастырей. По слову Георгия, даже созрелые колосья, весьма расположенные к вниманию благовестия, требуют, чтобы учителя и наставники перед ними нагибались, "почти ползая по земли, со всякою кротостию и молением и слезами наставляли их" [1. С. 310]. При этот жнущие должны быть готовы и к уколам "волчцов и терний", под которыми подразумеваются несогласие в вере и в нравах между людьми, и к "жатвенному зною" – гонениям и "озлоблениям" со стороны идолопоклонников, еретиков и "лжебратий", носящих имя христиан, но христиан преследующих (под этим именем Георгий подразумевал прежде всего католиков, преследования которых испытывал много лет, сражаясь за права православных белорусов и украинцев в Польше). Более того, Конисский описывает и странную способность самой пшеницы превращаться в "терние и волчец", чего не бывает в реальной жатве. Оратор использует определение "естественной", подчеркивая тем самым, что превращение христианина доброго "или в еретика, или в безбожнаго, а наиболее беззаконника", целомудренного в нечистого, правосудного в лихоимца человеколюбивого в тирана является чем-то неестественным, погрешностью, не сообразующейся с законами бытия.

Приводя примеры уязвления жнущего, Конисский в центральной части проповеди обращается к фигуре Николая Мирликийского. Не ставя целью раскрыть перед слушателями историю жизни святого, Георгий воспроизводит только лишь один, самый популярный и запоминающийся эпизод – спасение от погибели в блуде трех дочерей бедного горожанина посредством тайно подброшенных трех мешочков с деньгами. Образ "серпа спасения" получает здесь новую ипостась, являясь уже как реальный поступок земного человека, когда даже "узелцы злата" способны быть средством к спасению души.

Переход от абстракции к конкретике жизненных обстоятельств позволяет Конисскому начать разговор о "нынешних временах". Следующая композиционная часть проповеди строится как нелицеприятное прямое обращение к православному священству. Георгий в свойственной ему пророческой манере просто и откровенно обличает пороки духовенства, которое ищет приходы "пожирнее", вместо поучений дает людям "без разумения промеленную обедню" (новое преломление мотива жатвы, обработки зерна, "промола" неправедного), в трагических обстоятельствах смерти домогаются "последней коровы и овцы" бедного крестьянина.

Георгий с нескрываемым сокрушением сердца, с ярко выраженной эмоциональнстью обращается к духовенству. В ряде риторических вопросов, восклицаний он выражает боль за нерадивость священников, за их небрежность и, более того, преступную злонамеренность в отношении к делу духовного окормления паствы, заготовления зерна для небесной житницы Бога. Это позволяет ему с прискорбием повторить высказанный в начале Слова тезис об отсутствии делателей на богатой и созревшей ниве уже как доказанный вывод.

Единственное, что остается Георгию в столь печальных размышлениях, обращаться к Богу с молитвою за пастырей и пасомых. Слово завершается традиционным для ораторской прозы Конисского высокоэмоциональным молитвенным возгласом, в котором проповедник призывает Иисуса Христа, как главного жнеца собирать в свою житницу созревшие колосья, а равно и "устроить" "жателей", для которых "венцом похваления" должны стать спасенные ими души христиан.

Литература

1.​  Слова и речи Георгия Конисскаго, Архиепископа Могилевскаго. – Могилев-на-Днепре: Скоропечатня и Литогр. Я.Н. Подземскаго, 1892. – 469 с.

Сомов С.Э.